Битов Андрей - Жизнь Без Нас (Стихопроза)
Андрей Битов
Жизнь без нас
Стихопроза
...к концу, как в ересь...
ГРАНТУ
Друг мой первый, друг мой черный, за горой...
Наступает час последний, час второй.
За грядой кавказской новая гряда:
Люди, судьи, годы, моды, города.
А за той грядой чужая полоса:
Звезды, слава, заграница, голоса.
А за той границей гладь да тишина:
Чей-то холод, голод, смерть, ничья война.
А за этой тишью-гладью череда:
Никого и ничего и никогда.
А за этой чередою наш черед:
Слово, дело, крах, молчание и лед.
Твоя мама, моя мама - вот друзья!
Если верить им, то мы с тобой князья.
1973.
УМРЕТ НЕ ОТ ЭТОГО...
Одного выдающегося геронтолога спросили то, что положено у него спросить,
наверно, имея в виду диету и здоровый образ жизни, и он ответил:
"Во-первых, следует правильно выбрать себе родителей".
После семидесяти, выйдя наконец на пенсию, мама стала очень решительной
старушкой. Все-таки дитя своей эпохи, мыслила не иначе как в пятилетках. Когда
ей стукнуло семьдесят пять, она гордо заявила, что теперь она самая старшая,
потому что у нас в роду никто еще этот рубеж не переходил. К восьмидесятилетию
она бросила курить, потому что, когда зачем-то полезла на стул, у нее
закружилась голова, и это ее насторожило. И только тогда до меня дошло и
восхитило: она опять поступила на работу.
Мама всегда гордилась тем, что она профессионал. Теперь ее профессией
стала жизнь. Своим стареющим сыновьям она зарабатывала уже не на жизнь, а саму
жизнь: способность прожить не меньше.
Как молодой специалист, она не избежала ошибок. Чем немощней она
становилась, тем настойчивей отбывала срок. Никогда ничего не попросить и ни у
кого не одалживаться - избыточная самостоятельность ее и подвела: каждый день
ставя себе цель и неуклонно к ней стремясь, именно с нее она и начала падать,
ломая то руку, то ногу, мужественно выкарабкиваясь и ломая снова.
Так ей исполнилось восемьдесят пять, и она взяла установку на девяносто.
Но ее беспокоила нога. Точнее, один на ней палец. Сосуды, возраст... все это
пугало. Мама была нетранспортабельна. Если его привезут и отвезут, то он
посмотрит, сказал хирург.
Ему это было некогда и некстати - куда-то еще ехать. Но уж очень за меня
просили. Недовольного и усталого от бессонной ночи не то за хирургическим, не
то за праздничным столом привез я его. Осмотр длился минуту. Он посоветовал
протирать спиртиком. Денег категорически не взял: мамин случай не стоил его
вызова. И именно тут, от его неприветливости, я поверил в его великую
репутацию и все-таки спросил напрямую...
- Умрет не от этого, - прямо взглянув мне в глаза, нехотя буркнул он.
Успокоенный, я поехал сопровождать своего двенадцатилетнего Ваню в
Абхазию, к морю. Давненько я у него не был, у моря... С маминого
восьмидесятилетия, отмеченного так счастливо в той же Абхазии.
И вот, выходя с этим трепетом первого в сезоне огурца на пляж, гордясь
своим голенастым сынком, нетерпеливо стаскивая на ходу фуфайку через голову...
Крест у меня был особый, каменный, подаренный мне моим лучшим другом и
крестным, освященный в Иордане... Монолитный, толстый...
И вот, падая с метровой всего высоты на пористый и присыпанный песочком
бетон ступеньки, он раскалывается на кусочки, как рюмочка.
И не успел я дойти до моря, как меня всполошенно позвали обратно в корпус,
к телефону...
"Пока мама жива, мы молоды", - говорят на Кавказе.
25 апреля 1996. СПб. (7.7.1990, Переделкино).
СОРОК ДЕВЯТЬ
Вот еще цифра, которую надо пережить. Слишком часто в нее упираются, не
дожи
