Биленкин Дмитрий Александрович - Море Всех Рек
Дмитрий Биленкин
Море всех рек...
В этом краю песков и болот сосна была всем. Она вечным убором
покрывала неяркую землю, плотным строем приступала к околицам
деревень, из нее ладили нехитрое хозяйство, складывали дома, мастерили
зыбки. Смолистый запах с первым вздохом входил в легкие младенцев,
ветровой шелест хвои сопровождал всех, когда они малолетками бегали в
лес по грибы, взрослея, целовались там до рассвета, возмужав, пахали,
сеяли, жали нещедрый по этим местам колос, а когда умирали, то их
опускали в сосновый гроб, а новые поколения продолжали все тот же
извечный круг, и так же над ними шумели сосны, так же смолист был
привкус ветра, который летел над тощими полями, мхами болот, рыхлыми
песками увалов и просинью кротких озер. Так длилось все века, сколько
здесь жили люди, и только двадцатый на излете своих дней снес одну из
деревенек соснового края, воздвиг на ее месте научный городок со всем
могучим арсеналом средств познания природы, и Стожаров, сын бессчетных
поколений здешних Стожаровых, прежде чем до конца опробовать новую
гигантскую установку проникновения в глубь материи, привычно вдохнул
даже среди металла и пластика чуть-чуть смолистый воздух былого
детства.
Затем он нажал кнопку, возбудив силы, перед которыми были ничто
все молнии, когда-либо грохотавшие над его деревушкой.
Затем он увидел вспышку.
После ничего не стало.
А когда сознание обрело себя, то не обнаружилось ни света, ни
формы, ни боли, ни звука, ни другого проявления мира, как будто,
сохранив свое "я", Стожаров стал бесплотен в столь же бесплотной
Вселенной. Падение спросонья в черную невесомость было бы слабым
подобием этого ощущения. Стожаров помнил себя, он мыслил и чувствовал,
он существовал, но в чем? И как? Ничего не было, даже просвета
пространства, даже намека на форму, ничего.
И все-таки было нечто, ибо сознание ощущало свою как бы во что-то
вклеенность. Вязкую в себе самом или вовне помеху. Ужас не настиг
Стожарова именно потому, что все опередила попытка освободиться, столь
же непроизвольная и оставляющая все выяснения на потом.
Сознание рванулось из этой вклеенности прочь.
И тут оно услышало голос.
- Не надо, так вы погубите все...
Голос никому не принадлежал, ниоткуда не исходил, он так же не
имел аналогии, как и то состояние, в котором очутился Стожаров. Голос
был, вот и все. В одно озаряющее мгновение Стожаров понял, что это не
звук из внешнего мира, не эхо собственных мыслей, а... Далее мысль не
шла. Но даже такое осознание подействовало успокаивающе, ибо
спасительную догадку "Я мыслю, значит, существую" сменила более
надежная: "Я не один, значит, тем более существую..." Вдобавок - или
это показалось? - сама бесформенная вязкая стеснительность стала
теплеть, как если бы ее, словно тугой пеленочный кокон, прогрели,
чьи-то бережные объятия.
- Где я?
Странно и дико было услышать свой голос, в рождении которого даже
намеком не участвовали рот, гортань, легкие. Это полное, так очевидно
давшее себя знать отсутствие тела едва не захлестнуло новым ужасом, но
тут прозвучал ответ:
- Случайно вы оказались там, куда вашей цивилизации еще идти и
идти. Не торопитесь с выводами. Что вы не в силах понять, я сам
объясню.
Пауза, тишина. Ее оказалось достаточно. Голос был так спокоен, он
сказал уже столько, что вся буря чувств тут же стихла, сменившись тем
жгучим, пронзительным, одновременно холодным напряжением души, которое
отрешает исследователя от всего побочного, когда внезапное дрожание
какой-ниб
